Воспоминание чуда великомученицы Евфимии.

Юная студентка Таня вышла замуж за «старика»-скандинава, приговоренного врачами к скорой неминуемой смерти. Правда, «старик» в свои пятьдесят лет выглядел молодо – эдакий загорелый синеглазый викинг с выгоревшими на солнце волосами. Скандинав действительно был мореходом и много путешествовал по миру на своей яхте, собрав уникальную коллекцию произведений искусств. Он был, наконец, блестяще образованным человеком и защитил свою магистерскую диссертацию по иконописи Древней Руси. Но он умирал, оставляя после себя богатое наследство, и его приемные дети (своих не было) обратились в суд, добиваясь признания своего отчима умалишенным и рисуя такую картину: умирающего и уже потерявшего разум человека окрутила наглая хищница, чтобы унаследовать его миллионы. Но Таня выходила замуж не за богатого, а за любимого, и муж по ее настоянию отказался от своего имущества в пользу детей. Им было отпущено слишком мало на этой земле, чтобы тратить его на тяжбы о наследстве. Каждый день мог оказаться последним, и они прожили два года на краю смерти, не в силах надышаться своей любовью.

                По словам Иры, именно благодаря мужу Таня стала самобытным художником, ибо все они в ту пору «модничали», подражая абстракционистам Запада, и, говоря словами классиков, донашивали старые шляпки, выброшенные Европой. Но Танин муж был влюблен в древнерусское искусство и привил эту любовь к жене. Он возил ее в Ферапонтов монастырь к фрескам Дионисия. А еще его глазами Таня увидела то чудо русского Севера, когда белыми ночами под белесым небом цветы вдруг начинают светиться яркими красками, а в предрассветные часы можно увидеть, как вокруг цветка, будто нимб, сияет ореол.

                Словом, это была история той большой любви, когда немыслимо разлучиться даже на миг. Разделяло супругов только одно – Таня была православной, а ее муж католиком. По воскресениям он уходил на свою католическую мессу, а Таня шла на Литургию в храм.

                После смерти мужа Таня будто умерла вместе с ним. И ее горе перерастало в отчаяние от мысли – они с мужем разной веры, и им не дано быть вместе в той будущей жизни, где уже «несть болезнь ни печаль», но есть единение в любви. После смерти мужа Таню преследовал один и тот же сон – ее муж погибает в морской пучине, а вода грязная и черная, как нефть. Муж отчаянно кричит, призывая на помощь. Таня бросается к нему, но не может приблизиться. Их разделяла, она чувствовала, разная вера. И тогда Таня перешла в католичество, заведомо зная – это вера не спасительная. Но она готова была сойти даже во ад, лишь быть рядом с мужем и вместе с ним.

                А после перехода в католичество и начался тот ад, когда во сне и наяву Таню преследовал некий черный человек и тащил ее за руку в бездну. Таня просыпалась теперь от собственного крика и билась насмерть с черным демоном, с силой вонзая в него нож. Позже я увидела искалеченную левую руку Тани и ужаснулась страшным сине-багровым рубцам.

                - Это не самоубийство, а убийство черного человека в себе, пусть даже ценой собственной жизни – сказал о болезни Тани известный психиатр, принявший позже сан священника. – Тут духовная болезнь, и нейролептиками ее не вылечишь.

                Так и вертелось годами то колесо, когда Таня выздоравливала, возвращаюсь в родную ей с детства православную Церковь. Но тоска по мужу гнала ее в костел, и опять тащил ее в бездну жуткий черный демон.

Увидела я Таню лишь через несколько лет, когда она приехала в Оптину пустынь и гостила у своей подруги Ирины. Признаться, меня удивила эта спокойная красивая женщина, преисполненная какой-то внутренней гармонии. От Иры я знала, что Таня давно уже порвала с католиками и с психиатрами больше дела не имеет. И все-таки психиатрическая больница обычно оставляет на своих пациентах ту особую метку, что так или иначе обнаруживает себя. Тут никакой этой метки не было. Более того, Татьяна поражала такой ясностью и твердостью духа, что я даже засомневалась, а было ли с нею в действительности то страшное, о чем рассказывала Ира, или, может, что-то преувеличено?

                - Нет, это было, - ответила Таня и, закатив рукава, показала руку в рубцах.

                А еще я помню, как мы возвращались с Танечкой из монастыря и шли через пестреющий ромашками луг. Ромашки в этот год были особенно крупные, и Таня в белом платье с букетом ромашек была похожа на невесту. Разговаривать было нельзя – Таня только что причастилась на Литургии и мы лишь молча улыбались друг другу. А Таня вдруг сказала счастливо:

- Знаете, какой сегодня день? Воспоминание чуда великомученицы Евфимии Всехвальной. Со мной в день ее памяти было похожее чудо, но слишком личное – не могу рассказать.

На том мы и расстались. А потом мои друзья уехали во Францию, и Ира писала оттуда письма, спрашивая с отчаянием: «Неужто мы неверные»? Оказывается, она прочитала или услышала от кого-то слова преподобного Амвросия Оптинского о том, что Господь изгонит неверных от Оптиной пустыни, останутся только верные. Я таких слов у преподобного  Амвросия не встречала и подозреваю, что это легенда. Но Ирина воспринимала сначала их переезд во Францию как изгнание из благодатной Оптиной в ту страну далече, где многое было чуждым по духу, и трудностей на первых порах хватало. Самое главное, не удавалось наладить отношения с их приходским священником, не понимающим, зачем Ирине надо так часто исповедоваться и причащаться. Службы в их храме были редкими, а причащались в основном лишь Великим постом. Но Ирина вынашивала тогда своего шестого ребенка – Ванечку и следовала правилу, данному ей духовным отцом: причащаться вместе с будущим Ванечкой еженедельно. Так она вынашивала всех своих детей и не понимала, как можно иначе.

Недоразумений на первых порах было так много, что Ира, бывало, «сбегала» из Франции и приезжала в Оптину за советом к своему духовному отцу – старцу схиархимандриту Илию. В один из таких приездов я спросила Иру о Танечке – как она и приходится ли им, как и прежде, помогать ей?

-   А зачем помогать? – удивилась Ирина. – Танины работы хорошо покупают. Правда, она почти все деньги жертвует на храм и только храмом живет.

Про чудо, случившееся с Таней в день памяти великомученицы Евфимии, Ира ничего не знала, но обещала при случае расспросить. А я после встречи с Таней не раз перечитывала житие великомученицы Евфимии, в честь которой Церковь установила особый праздник – Воспоминание чуда великомученицы Евфимии Всехвальной.

Произошло это чудо в 451 году на четвертом Вселенском Соборе, проходившем в церкви, где находились мощи великомученицы Евфимии. Нашей Церкви тогда угрожала расколом ересь монофизитов. Сторонников монофизитов на Соборе было много, и переубедить их не мог никто. И тогда святитель Анатолий, Патриарх Константинопольский, предложил предоставить решение церковного спора Духу Святому через Его несомненную носительницу святую Евфимию Всехвальную. Православные святители и их противники написали свое исповедание веры на отдельных свитках и, открыв гробницу великомученицы Евфимии, положили оба свитка на ее груди. Гробницу запечатали императорской печатью, приставив к ней стражу, и три дня обе стороны усиленно молились, наложив на себя строгий пост. Когда же через три дня в присутствии всего Собора открыли ковчег с мощами, то обнаружилось – еретический свиток лежал в ногах великомученицы, а листок с Православным исповеданием святая Евфимия держала в правой руке и, как живая, подала его Патриарху. «После этого чуда, - говорится в житии великомученицы Евфимии, - многие из уклонившихся приняли Православное исповедание».

Таня тоже была уклонившейся от Православия, правда, в силу сугубо личных причин. Но история ее болезни и выздоровления – это еще одно свидетельство об истинности Православия.                      

 Н. А. Павлова «Михайлов день».